Альфред Великий
Утешение философией
Боэциевы песни
Альфред Великий (849-899) был королем Уессекса (одного из англосаксонских королевств) и помимо успешной борьбы с завоевателями-викингами заботился о церкви и системе образования в стране. Он не только всячески спонсировал ученых монахов, но и сам усиленно трудился на ниве образования. Альфреду Великому принадлежат переводы Орозия Павла, Беды Достопочтенного, Григория Великого, Августина и Боэция. Как переводчик Альфред весьма интересен не только историку, но и филологу, и литературоведу. Переводя на родной язык богословские и философские тексты, король позволял себе фантазировать над текстом, дополняя его своими вставками. Естественно, что работая над "Утешением философией" Боэция, Альфред перевел трактат более, чем вольно: многое упростил, делая скорее не перевод Боэция, но толкование его, дабы сделать понятным неискушенным в античной философии умам. Поэтому в его обработке "Утешение" гораздо больше напоминает библейскую книгу Иова.
"Боэциевы песни" появились одновременно с прозаическим переводом "Утешения" (где стихи переведены прозой) и являют собой интереснейший образец античной мудрости, преломленной в призме миросозерцания христиан-англосаксов - вчерашних варваров. Неизвестна причина, по которой стихи и проза, так гармонично чередующиеся в латинском оригинале "Утешения", были разделены англосаксами. Вероятно, корень разгадки кроется в том, что для древнеанглийского языка литературная проза была явлением новым и возникновением ее мы обязаны именно переводам короля Альфреда. Делая прозаические переводы, король был новатором, и потому решил в новаторстве не переусердствовать, соединяя понятный всем стих с новой и чуждой глазу прозой. Кроме того, возможно, что Альфред, будучи сам англосаксом, не понимал смешанных прозаическо-стихотворных текстов и решил, что лучше будет сделать два отдельных произведения - прозаический трактат и назидательную поэму. Как бы там ни было, в замыслах своих король преуспел. "Боэциевы песни" - блестящий образец древнеанглийской прозы и, похоже, единственный случай переложения латинских метров германским аллитерационным стихом. Присочинив немало к Боэцию, Альфред Великий смог создать самостоятельное литературное произведение, наверняка интересное не только историкам, но и всем, кто хоть когда-то задумывался о Боге, о вечности, человечских страданиях и смысле жизни.
|
ðus ælfred us
ealdspell reahte,
|
Вот старая сага, что пел нам Альфред, Западных саксов король песнелюбый. Песни свои дать людям желал он– Пусть бы слушали их в народе, Сердца веселили сказаньями древними. И те, кто свои лишь печали уважит, Тогда бы подъялись смиренно к радости. Вот час мне пришел взять арфу звучную, Чтоб песню простую, людям понятную, Снова запеть. Кто желает – да слушает. |
|
Давно то было: готы с востока, Со Скифии дальней ратники дюжие, На запад стремились потоками многими. Два племени гордых к югу направились, Числом умножались от года к году. Были у них повелители сильные: Редгод с Аларихом готами правили. Спустились смелые с гор снегокрытых, Славу стяжая в сече смертной. Флаг боевой на древко подняли. Край Италийский взяли бесстрашные. Стали владеть щитодержцы гордые Землями всеми от гор альпийских До самого берега моря великого, Где омывают воды Сицилию, Остров великий, славный в сказаньях. В прах обратилось господство Римское, Город издревний готы разрушили, Приступом взяли. Редгод с Аларихом Там воцарились. Римлянин-цезарь К народу греков бежал с дружиною. Ушла удача, разбито воинство, Чертог оставлен завоевателю. Сокровища древние готам отданы, Священное царство скорбно утрачено. Нашли герои приют у греков, А люд италийский врагу достался. Так зимы сменялись в скорби народной, Покамест престол не судился судьбою Новому князю с его дружиною. Теодорихом звался властитель. Был он помазан Истинным Богом, Тайну познал святого крещенья В день счастливый для римлян гонимых. Клялся владетель вернуть свободу, Вернуть италийцам права их прежние – Пусть бы в отечестве жили безгорестно. Дал князю Бог над готами править Мирно и мудро. Но клятвы нарушил Теодорих. Арианскую ересь Он предпочел закону Господнему. Римского папу, Иоанна доброго Казнить приказал. То дело бесчестное! На каждое доброе дело правителя Сотня тяжких грехов приходилась. Жил тогда в Риме дружинник гордый, Древний родством, вовеки верный Властителю Рима, ко грекам бежавшему. Благочестивым был он пред Богом, Златодарителем милым – в народе; Мудрым в мире, славы взыскующим, В познаниях книжных весьма научен. Имя герою было Боэций. В сердце своем отвергал он твердо Злые соблазны врагов-пришельцев. Верность хранил государю прежнему, Помня права, привилегии древние, Что были у римлян в его правление, Щедрость и милость чтил государеву. Умом изощрялся, как бы от греков Помощь позвать, чтобы цезарь милый Снова вернулся к народу верному. Письма он слал былым правителям, Тайно просил их именем Божьим, Коему верили – войско сзывали бы, Шли бы на Рим, чтобы с греками правили Римским народом, дав им свободу И право прежнее. Вести дошли До слуха тирана Теодориха. Мигом созвал он свою дружину – Схватить героя. Зол был он сердцем, Тиран боязливый. В темницу глубокую Ввергнуть велел за засовы тяжелые. Смутился сердцем, умом опечалился Боэций храбрый. Долго в почете Мирском он был. Тем тяжеле снести Неверную долю герою гордому. Горестен был он. Не чаял милости, Замкнут в темнице. Блага лишенный, На камни брошен, пал на лице он. Голос свой поднял, плача полный. Ушла надежда. Слаб, сокрушен, Цепями скован, воззвал он к Богу В строфах безрадостных спел Вседержителю:
|
|
Hwæt, ic lioða fela
lustlice geo |
«Множество песен, строк многорадостных Пел я во дни утех беспечальных. Теперь же – вздыхаю, жалкий изгнанник Впору мне стали стоны скорбные, Не быть мне боле певцом, столь искусным, Хоть ране, бывало, играл я словами, В песнях звучных свой голос возвысив. А ныне – строку к строке прилагаю Трудом многоскорбным в темнице мрачной. Не так, как во дни бесслезные. Ныне Оставлен я благами мира тленного. Друзьями они оказались неверными. Мой разум затмив, паденье ускорили. Жестоко они обошлись со мною, И верность их оказалась притворной. Увы, друзья мои, верные в мире, Зря вы счастливым меня называли. Слова ваши многие канули тщетно. Ибо недолго счастье земное». |
|
Страшна, тяжела темница глубокая, Мрачная яма, где дух томится, Силится бури скорбей одюжить, В бедствиях выжить. В борьбе нелегкой Свет разуменья померкнуть может. В бедах забудет блага вечные, Бездумно направится к миру тленному, Устав от печалей. Так и с тобою Напасть приключилась. В сердце забыты Блага Божьи. Лишь горе горькое В мире ты видишь, ища утешения. |
|
Боже, создатель созвездий высоких, Земли и неба! С престола высокого Правишь всевечно. Кругом небесным С легкостью движешь. Силой святою Светом небес правишь державно. Твоим веленьем солнце могучее Порою рассветной тьму разгоняет. Луна в серебре, пред Тобой склоняясь, Застит звезды, лучами светлые, А пожелает – и солнца яркого Сиянье умерит, когда встречаются Два светила в часы затменья. Горделива так и звезда рассвета (Ту, что подчас и звездой вечерней часто зовут). Тобою устроен Путь, которым следует солнце. Из года в год оно неизменно Летит пред Тобою. Ты же промыслил День сделать долгим в летнюю пору. Зиме же студеной краткие дни Тобою дарованы. Древу зеленому С юго-запада ветер ласковый Когда бури черные с хладного севера Последние листья с ветвей сорвали. Взгляни! Весь мир в устройстве дивном Тебе покорен. Так же и неба Разум и силы. Лишь люди смертные Часто творят Тебе противное. Господи! Отче, предвечный и сильный, Творец и властитель сущего мира! Сжалься, Державный, над тем, что создал, Даже над родом людей непокорных. Зачем, Предвечный, Ты попускаешь Судьбе оделять нечестивцев лаской, Хранить на земле мужей злокозненных? К чему безвинных страдать заставляешь? Сидят тираны в златых чертогах, Людей попирая с тронов высоких. Не может постичь людское мышленье, Отчего так слепа всесильная доля? Отчего неприметны в мире срединном, В пределах людских добродетели славные? Отчего злодеи во всякое время Теснят других, кто выше душою, Делами правее и к трону способнее? Преступники скроют свои деянья Обманом хитрым. И в мире меж смертными Кара не ждет уж клятвопреступника. Ужели, Властитель, судьбу не смиришь ты? Позволишь пребыть в своеволии пагубном? Тогда поколеблется вера в народах, Во многих людях падет надежда. О, Господин мой! Ты, что взираешь Очами благими на тварь земную! Взгляни на смертных – они вопиют, Одни, среди бури мира жестокого. Сжалься над бедным Твоим созданьем! |
|
ðu meaht be ðære sunnan
sweotole geþencean |
Взглянуть ты можешь на солнце в небе, Любую из звезд небесных многих, Что ярко горят над обителью смертных. Туча черная застит небо – И дать не могут лучи светила, Покамест туман не ослабнет в небе. Буря с юга тревожит воды, Зеркальных вод пути прямые: Валы высокие средь вод расходятся, До неба вздымают китов обитель, Что миг назад недвижно лежала. Воды речные о берег бьются, Дробясь на капли о скалы крепкие, И так же теченье идет – по-прежнему, Путями исконными. Но путь преградит Тяжкий валун, от скалы отколовшись, Падет с вершины. Замутит, запрудит Ручья стремнину. Воды прозрачные Тиной затянет. По мелким канавам Спешливый ход обернет быстротечный. Так и тьма помутила сердце, Назад обратила ученье Божье, Тревожит разум, мысли путая. Но если остались желанья и силы Истины свет познать невозбранно, Сияние веры снова увидеть – Отвергни мечты о радостях тленных, Отвергни также и страхи злые О скорбях земных. Себя не сочти Величайшим страдальцем. Не мни себя также Сверх меры удачливым – иначе сверх меры Надмишься, воспомнив былые почести И грех гордыни печаль умножит По радостям мира. Но в трусости низкой Терять не смей упованье святое На блага Господни. Бедствий немало Бременем горьким легло на плечи, И страх гнетет душу – вовеки двое Напастей этих гнетут дыханье Людское от века, смущая сердце И дух тревожа. Страх и несчастья Плечом к плечу как ратники в битве Туманом черным ум ослепляют, Чтоб солнце Господне к нему не светило, Доколе мрак не будет разогнан. |
|
Снова Премудрость уста отверзла, Притчу поведала в песне звучной: «Солнце светлое, ярко сверкая В небе лазурном, затмит лучами Луну и звезды, светила ночи: Слаб их свет, и во дне не виден За светлою силой солнца дневного. С юга иль запада ветер под небом Летит, лаская дыханьем нежным Цветы на полях – росли бы вовеки. Но с севера буря на землю ударит, Дунет, бушуя, - и никнет скоро, Роняет цвет свой роза алая. Бушуют валы, море вздымая, Пока о скалы не разобьются. Так в мире срединном ничто не вечно, Нет постоянства в обители смертных». |
|
Мудрость, водима благим умыслом, Снова сменила слова на пенье. Поведала в песне об истине древней: «Не слышала я, чтобы муж разумный Дом крепкозданный стоять заставил На горной вершине. И разумом прытким Нельзя съединить блаженную мудрость С духом надменным, гордостью гибельной. Какой из смертных – слыхал ли об этом – Строит дом на холме песчаном? Так и муж никакой не сможет Мудрым стать, если сердца основа Будто песком, корыстью изъедена. Так и мужи, духом великие, Без меры жадны до злата и славы. До самого дна пьют из пагубной чаши Но жажде их не дано угаснуть. Не строят чертог на горе, ибо буря Быстро сметет труды человека. Бессильный песок – не опора строителю, Весенней порой поднимаются реки, И дом, и живущих сметет водою, В хлябях утопят. Подобно и разум, Мыслей обитель, поколеблется тяжко, Падет бесследно, коль ветер могучий Несчастий земных по стенам ударит, Иль бурные воды скорбей и бедствий Насядут на стены потоком сильным. Но кто желает владеть вековечно Высшей радостью – должен бежать Тленной красы. Дом крепкозданный, Души драгоценной обитель, да ставит На крепкой скале смирения. Твердо То основанье. Чертог не падет, Хоть бури скорбей на него ударят, Потоком печалей насядут на стены. Лучший удел – долина смиренных, Где Сам Господь свой чертог поставил, Где Мудрость Его вовек пребывает. Жизнь беспечальную тот проводит, Кто мудрость избрал. Так будет всегда, Коль радости мира отвергнет он сердцем, Изгонит всякое зло из мыслей, В мире грядущем положит надежду. Повсюду его Господь Вседержавный, Хранит непрестанно десницей могучей, Блаженную радость душа обретает, И радостно сердце Господней милостью, Хоть ветер и стужа мирских несчастий Копьем разящим несут удары, И ставят препоны, с пути сбивая, Подобно буре, мороз несущей, Заботы о бренных земных заботах, Удаче людской, что печаль приносит». |
|
Мудрость, изрекши слова благие, Речь устремила в иное русло: Песнь запела, сказанье поведала: «Увы, дни давние! Люди, живущие В те времена, лучший удел Имели тогда, превосходней нашего. Каждый живущий плоды земные Вкушал беззаботно. Крепких домов Не было в дни те, ни яств роскошных, Сладких медов. Одеянья богатые Людям суетным любезны не были. Золота злого не знали смертные, Сокровищ не видели морестранники, В пределах земных о таком не слыхали. Не знали во дни те плотские похоти, Но в меру блюли соитье телесное, Дело природы, Христом веленное. Один лишь раз в день принимали пищу В час вечерний – плоды вкушали Полей и лесов. Вина веселого, В точиле звенящего не пили в застольях, С мясом вино в устах не мешалось, С медом – вода. Из шелка одежды Не шили тогда. И мастер искусный Колец не ковал. И чертогов высоких, Поставленных твердо, во дни те не строили. В обычаях было ко сну ложиться Под небом открытым в тени деревьев И пить лишь воду. Кони морские По глади водной еще не ступали, О путях китовых не слышали люди, Не знали оружья и сечи смертной, Не осквернялась земля пролитьем Крови людской, клинком орошенной. Ран от меча глаз не видел Еще под солнцем. И сразу всеми Был отвергаем всякий, чья воля Злою казалась, таящей бесчестье. Верно ль преданье? Иль даст ли Господь, Чтоб на земле, во дни настоящие Сердце людское стало таким же, Как в давние дни!? Ушло былое, И грех изобилует. Жажда золота Души теснит корыстью черною, И разум пылает, палимый пламенем Проклятья алчности ненасытимой. Грех и бесчестье бездною черною Жаром пышет, подобно горе В земле Сицилийской. Зовется Этной Вершина серная, огнем горящая Подобно пеклу, смертным опасному. В недрах черных жар не стихает, На землях вокруг горы бурлящей Огонь не гаснет пламенем жадным. Увы! Кто первый корыстью исполнился? Возжаждал злата, камней драгоценных, В недрах земли проделавши шахты, Стяжал богатство, для многих скорбное, Что было не зря в глубинах сокрыто»! |
|
Слышали мы о делах постыдных, Что совершил Нерон ненавистный, Правил он в Риме древнесозданном, И царство его многим скорби стяжало. Знали мужи, сколь жесток он в безумьи, Сколь необуздан в похоти мерзостной, Сколько крови пролил коварно, Сколько свершил злодеяний бесчестных. В прихоти гнусной огню он предал Рим многолюдный, престольный издревле Средь кесарей давних. Ибо в безумьи Думал взглянуть он, будет ли пламя Пылать столь ярко языками алыми, Длиться столь долго, сколь в песнях древних Город троянцев пылал, побежденный (В давние дни война велась та), Вспыхнув ярчайшим пламенем алым И долго под небом пожарище рдело. Мерзостна прихоть, несущая горе! Корысти не дал пожар смертеносный, Только лишь славу желал правитель Между народами знатно расширить. Подобно тому злодеянье ужасно – Давал он дружине приказы страшные: Мечу предавать сенаторов римских И всех, кто родом велик иль знатен, Кого мог найти в народе подвластном. Брата родного сгубил он смертью, Мать умертвил мечом сыновним, Лезвием гибельным. Также супругу Убил злочестивый. Рад был мучитель Кровопролитья вершить непрестанно, Дела ненавистные смертным нести. Мысли души не стремил он к часу, Когда Отмститель воздаст смертобойце, Грешнику грозное даст возмездье. Легко помышлял о деяньях черных Нерон кровелюбый. Но правил успешно Великими землями мира славного, Где небо высокое землю объемлет, Морские глубины – обитель живущих. Удел людской от востока до запада, От юга пределов до севера хладного – Весь мир срединный Нерону клонился, Всякий смертный ему был послушен. Зла усмешка судьбы прихотливой – Сильна гордыня владыки кровавого, Бийцы сильных. Ты ли не скажешь, Что Бог-всевладетель смирить силен Гордыню тирана, лишить злодея Земных владений небесной мощью, Грехи пресечь справедливою карой? Стоило лишь пожелать Всевладыке – И грешник могучий лишился б силы! Но Бог пожелал нелегкое иго, Скорбное бремя взложить на смертных, Да терпят скорби, судьбою реченные В правленье Нерона, злого владыки, Что меч опускал на людей безвинных, Кровь проливал многие годы. И видеть мы можем, как сказано было, Что власть человеку добра не приносит, Коль движут его помышления злые. |
|
Если муж доблестный сердцем стремится Славу стяжать ради славы одной лишь – Устами своими его увещаю – Да взглянет на землю, окинет взором Юга просторы, восток и запад. Широко небо, сводами туч Знатно украшено. Разум премудрого Без многих трудов зрит мир срединный, Малый в сравнении с небом бескрайним. Безумцу лишь он великим видится, И слава в сем мире мала, ничтожна. Но все ж и мудрец, духом высокий, Может скорбеть, не стяжавши славу, Если живет в его сердце тщетная Жажда почестей, славы средь смертных В маленьком мире (пусть и не даст ей Он усилиться). Пользы в том нет. К чему же решают мужи гордые Плечи склонить под ярмо непригодное, Тяжкое? Лучший удел ведь имеется! К чему столько трудов полагается, Чтоб умножалась слава людская Больше, чем смертному мужу надобно? Но пусть случится, что юг и север, И земли все, что лежат под солнцем На всех языках тебя прославят За то, что знатен ты по рожденью, Видом пригож, богатством славен, А в битве – смел. Но когда небодержец Душу разлучит с чертогом плотским, Богатый златом, бедняк безвестный – Смерть уравняет людей неподобных. Где кости Виланда, мудростью славного, В деле кузнечном искусного издревле? В прах обратилась слава со смертию. Но нет никого из людского племени, Кто мог бы утратить богатство великое – Души добродетель, с небес дарованную. Сокровища сердца вовек не отнимутся – Скорее солнце с пути собьется Иль небо падет от руки человека. Могилу Виланда кто покажет? Где герою курган высокий? Где Римского града сенатор могучий, Воитель смелый, о ком в сказаньях Поем мы? Воинством римским правил И Брутом он звался. Где его слава? И мудрый в слове, известный знатно, Чтимый в людях за твердость духа, За доблесть и силу любимый народом, Нелживый сердцем Катон многославный? С поры их смерти зимы минули И людям забылись вершители подвигов. Герои сгинули. Осталась лишь слава. Не мала ли плата мужам достойным? Делами высокими большей награды Они заслужили. Но в мире срединном Удел и худший стяжают достойные – Деянья их забываются в людях, И славы не знают герои многие. Не может память о славных сердцем, Мужах великих быть всем известна. Пусть ты желаешь, душой стремишься Прожить под солнцем многие зимы. К чему? Разве лучше от этого станешь? Смерть не оставит, хоть долгие годы Судились тебе по Господней милости. И есть ли прок для люда тленного В славе земной? Ибо жизнь скоротечна И в смерти оставишь ты мир навеки. |
|
An sceppend is
butan ælcum tweon. |
Един Создатель (в том нет сомненья), Всякой тварью в земле и в небе, И теми, что в моря глубинах рыщут, Теми, что видело око людское, И что неведомы роду смертному – Издревле правит Владыка Вечный Над всей землею. Могуч Всевладетель, И служат Ему все живущее в мире. Многие знают об этом в сердце, Многие ж – знанья о том не держат, Что служат Творцу, и на это измыслены. Для нас Он создал порядки, обычаи, И мир нерушимый всему творенью, Задумал каждому по природе, Как пожелал Он – так и свершилось. И если угодно, чтоб был порядок Такой долговечным – так пребудет. Не в силах зверь изменить повадку, А рыба – в пучину уйти недвижно, Сойдя с пути, на который поставил Блюститель небесный порядок мира. Связал Вседержавец свои созданья Зароком клятвы, вовек нерушимой, Дал повеленье и дело направил – Да не преступят задумку Мастера, Живут, как велено вышнею волею, Уставов природных сменить не смеют, Пока не позволит Славоподатель, Вершитель устава земли и неба И круга глубоких вод океанских. Так положил Государь Небесный Десницы веленьем всем тварям живущим, Чтоб враждовали они от века, Но мир меж собою все ж сохраняли, Крепко держали союз взаимный, Иначе разрушится мира устройство. Велено им уставом небесным На круги своя всегда возвращаться – Старость, смерть, и рожденье снова (Как заповедано умыслом Божьим), Смертные битвы меж тварями хищными И мир меж ними, вовек нерушимый. Враждуют в мире стихии великие – Вода и огонь, океан и берег, И многие вещи, им подобно. Однако ж могут служить обоюдно, Держа согласие честно и твердо. Дикие звери, друг другу враждебные, Могут согласье хранить взаимно. Это ль не чудо? Не быть иному! Всякому должно под солнцем встретить То, что ему противоположно, В союзе с ним жить – да смирится гордыня (иль слишком он горд, чтобы в мир родиться). Так заповедал Всевышней всей твари, Дал Свой устав для житья благого. Цветы – пусть росли бы, весной зеленели, Но осень грядет – пора увяданья. Холод повсюду зима приносит, Ветер свиреп. Но лето приходит, Теплое время. Мрак же ночной Светлой луною сребрится до утра, Что солнце несет земным просторам. Тот же Господь положил границы Морей и суши. Вода не смеет Зайти далеко в часы половодья, Расширив владения племени рыбьего, И берег отлогий воинствам водным Не даст перейти рубеж обычный, Воды занесть на чужие пределы. Таков закон, и Бог многославный, Жизнеподатель, желает ныне: Каждый да помнит свои границы. Но если Предвечный и Вседержавный Отпустит бразды благого правленья, Снимет узду, которой связал Мир срединный в начале творенья (О том говоря, мы понять желаем Причину раздоров между живущими), Если весь мир Господь разнуздает – Оставят все любовь и согласье, Дружный союз рода земного. Своим путем устремится каждый, Во злобе затеют вражду меж собою, И так навлекут погибель на землю. И так все то, что в миру существует, Без помощи Божьей себе в ничто превратится, Но только Бог, что всем миром правит, Вместе сводит пути землеродных И узами в мире навек съединяет. Любовь закрепляет в союзе брачном, Сожитьи законном. И так же Всевластный Друга с другом связует крепко, Дабы их дружба вовек пребывала, Друг мог без страха довериться другу, И мир был меж ними. О Бог всепобедный! Воистину счастлив удел наш был бы, Если бы только сердца людские Путей Господних держались твердо, И слушались гласа Его, как другие Живые твари! Воистину славной, Счастливой жизнь на земле бы стала! |
|
Кто хочет землю весною возделать – Вырвет сперва с желанного поля Нечистый бурьян и терновник колючий, Дабы засеять на месте всяком Хлеб жизнеродный, пшеницу чистую – Пусть без плевелов растет. Будет ясен Образ другой не в меньшей мере: Сот медовый и вполовину Вовек не покажется сладким ядущему Если пред тем не вкушал он много Горького яства. Подобно тому Смертному всякому много приятней Погода тихая, ясное небо, Если пред тем свирепые бури Землю терзали. Никто не счел бы Благословеньем день светоносный, Не зная ужасов ночи безвидной. Так же и всем на земле живущим Слаще блаженство, радость желаннее, Честь вожделеннее, если дотоле Муку терпели, иль бремя тяжкое. И ты скорее душой своею Познаешь счастье, блаженство вечное И к их источнику верно прибудешь Если сперва из хранилища сердца Исторгнешь то, к чему прилепился – Ложные блага, как мудрый крестьянин С полей убирает кустарник колючий. Тогда узнаешь – в том я порукой – Блага нетленные разумом пытким, Их обретешь без меры, и более Не станешь искать ты иной услады. |
|
Ic wille mid giddum
get gecyðan |
Снова я в песне радость воздвигну, Поведаю, как Вседержитель могучий Браздами крепкими мир связует, Свое творенье мерою верной И силой великою держит мудро. Небес Вседержец объемлет тварей, Ведет их волей мудрой Своею, Так, что в пределах своих пребывают, Сойти не могут с путей извечных. Так всякий живущий путем положенным Движется, к цели Господней ведомый, То исполняя, что Вождь небесный, Вечный Отец заповедал твердо, Дело свое исполняют в мире, Богом задуманном. Ангелы падшие Только, да люди не все покоряются Божьему умыслу, для всех благому. Встретишь ты львицу, зверя могучего, Рукой человека она приручена, Звериной природою любит хозяина, Его страшится. Но если случится, Что кровь на зубах львице почуется Хоть и случайно – тщетна надежда, Что будет держаться людского наказа Созданье дикое. Вмиг позабудет Все, чему люди учили в неволе, Вспомнит веленья природы дикой, Привычки отцов. Станет свирепой, Порвет оковы, рык гордый возвысит, И зубы свои вонзит в плоть живую, Убьет хозяина. Затем – и других, Кто на пути ее попадется; В живых никого не оставит грозный, Всех ожидает кончина страшная. И птицы лесные, повадки сменившие, Людьми прирученные, в лес попадая, Враз забывают в сердце птичьем Уменья, что человек передал им Трудом хитроумным. На ветках зеленых Быстро воспомнят природу древнюю Жизни привольной, хоть мудр был наставник, Что обучал их людским привычкам. Пища, что раньше в клетку манила, Сладость утратила. Листья с деревьев Стали милее диким летуньям. Радостно слышать им в лесу зеленом Хор беззаботный певцов крылатых На воле живущих. В ответ возвышают Свой голос птицы, и песни их Воедино сплетаются. Лес зеленый Птицам вторит перезвоном дивным В каждом дереве, чье призванье – Всевечно расти, возвышаясь до неба. И если к земле преклонить ствол крепкий – Подчинится древо. Но лишь отпустишь – И сразу, своей природе верное, Голову к солнцу стремит оно гордо. Так и светильник небесный: к вечеру Канул в пучины, на путь незримый. Ночь настает, но заря на востоке Утро несет с росою свежею Сынам земли, и вздымается солнце К небу, доколе в зените не станет. Всякая тварь на земле срединной Силою всею спешит, стремится Быть в согласье с природой своею. И если принуждена была судьбою Жить противно своим обычаям Или с отчим домом разлучена – Всем естеством будет бороться Вновь оказаться в местах родимых, Где нет забот, где покой нерушимый (Покой этот в Боге найти лишь можно). И нету созданья живого в мире, Которое бы после странствий долгих, Круг очертив, колесу подобно, Не возвращалось бы к месту начальному, С долгих путей домой не пришедшему. Положено каждому в час означенный Из дому уйти и домой вернуться. |
|
Hwæt bið ðæm welegan
woruldgitsere
|
Что пользы от злата мужу корыстному? Хоть знатно богат он камнями украшенными, И всяким сокровищем полны хранилища, И тысячу акров земли ежедневно Слуги взрывают плугом железным, Хоть все средимирье и род человечий Под солнцем небес от востока до запада Своим королем почитать его будут? Не может забрать он корону да кольца В мир иной, с нашим несхожий Когда придет к нему смерть нежданная! |
|
Тщетно Нерон, цезарь кровавый, В одежды рядился, искусно пошитые, Красен был пурпуром, кольцами коваными, Золото, камни носил самоцветные. Но в мире все ж средь мужей достойных, Разумом крепких, в бесчестии был он За все злодеянья. Недруг народу, Высоко ставил прислужников верных, Но служба не в радость была дружинникам И каждый искал удела лучшего. К себе приближал он людей бесчестных, В советники брал, но из мудрых никто Не почитал тирана жестокого. Венец надев, человек не станет Лучше, чем был – ни делами, ни видом. |
|
Кто ищет почета, власти высокой, Пусть сперва покорит во владенье Разум свой, дабы покорен Не был в сердце похотям грешным. Многосильной рукой да исторгнет из сердца Заботы, что пользы в себе не содержат, И силой стеснит воздыханья скорбные О горькой судьбе. Хотя б во владенье Весь мир получил, где б ни омывали Земли пределов соленые воды – До самой дальней земли, что лежит На Западе дальнем в море бескрайнем, Где в летом зеленым не видят ночи, А зимою студеной – дней светлочасных. (Тилой тот остров зовется в книгах), - Хоть властвовал муж тот над странами всеми, Что лежат между островом этим И Индией далеко на востоке, Пусть он правил над миром срединным – Будет ли прок от власти высокой Если не властен король над собою, Мысли свои обуздать бессилен, В слове и деле бежать не может От тяжких пороков, грехов бесчестных? |
|
Побеги людские – от корня единого, И в мире живущим – одно начало; От двух супругов, пары единой Родились все смертные в мире срединном. И доселе с одною природою, Рождаются люди простые и знатные, Равны собой землепашец и конунг. Дивится тому не должно – известно, Что Бог един, всей твари Властитель, А роду людскому – Отец-жизнедатель. Ведет Он по небу солнце светлое И звезды в ночи. На земных пределах Создал человека, и с телом тленным Душу в союз заключил. Под небом Всех людей сотворил Он равно. К чему же тогда, воскичившись духом, Над людом простым знать надмевается? К чему гордиться старинным родом? Знатны все, сотворенные Богом, А благородство дано человеку В разуме ясном, сердце нелживом, – так я толкую, – а не от предков. Но всякий смертный, который подвержен Путям греховным рабу подобно И чтить не желает Жизнеподателя – Тот не печется о роде высоком, Ни о Всезнатном Отце небесном. За то отнимает благоволенье Судья деяний, и доброй славы Муж нечестивый стяжать не сможет. |
|
Увы! Вожделения плотские, грешные, Похоть нездержная, в сердце возникнув, Может затмить мышленье людское, В сети увлечь из смертных всякого. Дикие пчелы, повадками мудрые Могут гибель обресть во мгновение Если во злобе жало вонзят В недруга. Так и душа людская Погибнет, когда становится тело Рабом для греховных желаний, если Грех в покаяньи отвергнут не будет. |
|
Гибельна глупость – кто мудр, да размыслит – И горе несет человеку смертному, Склонив ко греху, отравляет разум, Скоро сводя с дороги верной. Кто из людей, чей рассудок крепок, Золото ищет в лесу средь листьев? Твердо известно мне: ни один, Ибо золота нет на ветвях зеленых, Как самоцветов – на лозах винных. Рыбак усердный станет ли сети Ставить на поле, где рек не видно И море далеко? Известно то всем, Чей разум крепок, что в поле зеленом Не плавает рыба, в водах живущая. И на охоту с собаками гончими Разве уходят к морю соленому Ланей стрелять? Известно то всем, Что зверь подобный в лесу обретается – Не среди волн, на путях китовых. Дивно и то, что в тайнах не скрыто, Где драгоценные ищут каменья Всякого рода и цвета разного – На бреге морском и у рек быстроводых. Знают и то, где ловится в сети Рыба морская, и где отыскивать Богатства прочие. К тому и стремятся Круглый год – от зимы до зимы. Но исказилось мышленье людское, В безумьи своем ослепли смертные, Не могут знать, указать вопросившему Где укрыты блага нетленные, От глаз сопрятано счастье вечное. Труда не приложат идти на поиск Сокровищ истинных. Разум утратив, Силятся в жизни краткой обресть То, что есть Бог Сам и в Боге находится. Трудно найти злоречье такое, Чтоб в мыслях своих назвать можно было Глупость людскую, как сердце желает, Да и вслух говорить не стану. Много больше вреда люди терпят, Много больших лишаются радостей. Сникать стремятся златых сокровищ, Славу земную стяжать желают. Но только лишь если уразумеют В сердце своем, что пустого желают – Могут обресть блаженство истинное. |
|
Господин-Всевладыка, могучий силою, Велик и всезнатен, славен всеместно, И чуден всем великой премудростью! Боже извечный всего творения, Дивно створил Ты, крепко и благо Все, что глазом увидеть можно, И тварей незримых! Десницей ласковой, Умело и твердо Ты управляешь Земным устроеньем. Миру срединному От изначалья до дня последнего Каждую пору в году назначил, Дабы в свой час друг друга сменяли, Долго без меры не продлевались. Тварям Твоим по природе недвижным, Движенье даешь Ты наказом мудрым, Сам без движенья всегда пребывая И перемен малейших не ведая. Славой, могуществом всех превосходишь И средь живущих нет Тебе равного. Природой Своей совершенен, в других Нужды не испытывал Ты, и лишь воля Благая твоя породила дело – Сущим всем положила начало. Роды людские Тобою измыслены, Но при всей красе их, Ты в смертных не чаял Подмоги и помощи, как конунг – в ратниках; Людей Ты створил непринужденной волею, Ибо доброе все, что в людях заключено, От Тебя изошло, как дар государев. Их одарил Ты от вышней благости, Что не подарком Твоею стала, Но по природе Твоя извечно – Не так, как людские блага, доблести: Все, что имеется в сердце смертного Досталось в дар от Владыки Вышнего. Не с кем Тебе в многославье соперничать Ибо таких на земле не отыщется, Кто смог бы в чем с Тобою поспорить, Ибо все блага в Тебе заключены, Ты от щедрот Своих ими делишься. Прежде Тебя ни единой твари Не было. Делать ли что, иль не делать – Без указанья людей Владетель, Бог Всемогущий творит, что желает, И все – на благо. Сам заключаешь В себе добро наивысшее, Отче! Волей Твоею мир появился, Твоим веленьем земля явилась. Ратеначальник! Твоим решеньем, Наказом Твоим все в мире направлено. И так, Бог Истинный, миру даришь Добро, что имеешь, ибо издавна Измыслил живущих, природою схожих (хоть были средь них другим неподобные сутью и видом). Единым именем Нарек ты тому, что створил – всему миру Под небесами. Бог благовидный Единый род разделил, устроив Четыре стихии: земля была первой, Затем – вода, неотъемлема миру, Третий – огонь, и воздух четвертый. Четыре начала мир сообразили, И каждая род имеет особый, Место себе занимает должное, Хоть и с другими стихиями смешаны Бывают много – и с мощью великою Благоначального едино скреплены, В согласьи дружном единясь крепко Твоим наказом, Владетель ласковый, Свои границы, навек нерушимые, Не пресекая, боясь Устроителя. В союзе верном различных четверо Господних ратников – зной и стужа, Влага и сушь. И все ж меж собою Вражду имеют: земля с водою Холод, стужу несут повсюду. Воды холодны, что землю зеленую объемлют, земля хладна не менее. Воздух, что между землей и небом, Бывает равно студен и жарок, Рождает он дожденосные тучи, Как истинно исстари люди слышали, Лежа меж землей и огнем. Мудрецам Известно, что средь стихий богозданных Всех выше огонь, а земля всех ниже По обитанью. Ратеначальник Чудо свершает – одною лишь думой Дело творит: твари всякой особо Устав положил, воспомнив о каждом! Воззри! Вода студена и влажна, Земля настилом твердым положена, Ибо ни акра для жизни пригодного На ней не осталось бы, рыхлой и мягкой, Сама она устоять не могла бы, Не будь под нею надежной тверди, Но может подчас, в ненастную пору Дождями омыта, вместить их влагу, В себе сохранить. Оттого и зелены Трава и древа в краю Британском, Взор веселят: Так и хладные земли Плоды на ветвях без меры приносят – Ибо вода увлажняет землю, Иначе засохнет, в пыль обратившись, И дальний ветер-широкостранник, Рассеет по дальним пределам (Как часто бывает в сухую пору). Нельзя прожить на земле лишь голой, И водой одной жива тварь небудет, Как ни гадай хитромыслым разумом, Если б Начальник ангельских родов Жаркое пламя с водой и сушей Не смешал бы премудро должною мерой, Десницей искусной, и жар – с прохладой, Так что огонь не пожрет бесследно Землю и море, хоть и живет В пределах обоих, как Бог задумал. Не меньшим чудом видится сердцу, Как суша с морем не могут вместе, Будучи хладными оба, усильем Огонь погасить, что в них пребывает, Посеян могуществом Всевладетеля. Воде же в удел от Владыки досталось Место над сушей – в тучах белесых, И в поднебесье в высотах незримых. Огню же вотчина, владыкой данная – Область высокая, над всем богосозданным, Что в мире нашем живет, обретается. Будучи смешан с иными стихиями, Иными тварями, не может огонь Им нанести ущерб смертельный (только лишь если Жизнеподатель, Бог предвечный тому попустит). Земля тяжелей, чем другие творенья, Крепче сработана, и в основанье Срединного мира лежала издревне, Как плащом, окутана внешним покровом, Что вкруг земли облетал ежеденно, Хоть не касался он твердосозданной, Тверди земной не смел приблизиться, Но только лишь кругом ввек устремлялся, От крепкой земли удален неизменно. Творенье всяко, что смертным известно, Отдельно себе устроит пристанище. Но все ж неразрывно с другими связано, Не может прожить в одиночестве полном, Хоть редко сживется с тварью другою. Так и земля в воде и пламени. Муж некнижный того не увидит, Но всякий мудрый ведает верно. Живет огонь и в воде несменно, И в камне хладном незримо кроется, Ибо Владетель ратей ангельских Смирил огонь десницей крепкою Так, что из границ не может выйти, Слиться с пламенем видимым, что Превыше всех в краях поднебесных (Хоть всяк живущий прийти стремиться В край родимый, к себе подобным); Уйди огонь из мира срединного – Погибли бы смертные, холодом скованы. Силой великой поставлен незыблемо Могучим в премудрости Ратеначальником – Стояла бы суша средь моря твердо, Вниз не клонясь, не скрываясь в водах Краем иным больше, чем наказано, Предназначенью не изменяя, Хоть нетрудно земле, людской обители Склониться книзу иль кверху подняться. Так мир подобен яйцу, что птицы Несут: в середине зародыш недвижный, Хоть оболочка движется. Мир же Недвижно также стоит, хоть покровы Мятутся его: теченья морские, Студеные ветры и звезды в небе, Скорлупой многоцветной вертятся издревле. Владетель народов, троично Сущий! Ты душу вложил в человека смертного, Коею движешь Своею силой, Тобою движим и палец малый, Тот, что на теле мужа смертного Всех ничтожнее. В песне ж недавней Пела я, что душа человечья – - Созданье троичное (учат исстари тому сказанья веков минувшись). Есть три природы в сознанье каждого: Первая – Чувства, вторая – Желанье, Третья – составом своим благородней Первых двух, и зовется Разум. Его не стыдись, ибо только людям, Разум присущ. У зверей бесчисленных Есть и желанья, кои влекут их, И чувства их природе положены. Но род людской, что над миром властвует, Зверей превосходит; ему в обладанье Дано, что животной природе неведомо. Добродетель единая, о коей поем мы, Разум могучий в муже всяком Должен себе подчинить желанья, И чувства во власти своей удерживать. Силою мысли подобен воину, Достоин над всеми сущими править. В сердце людском, превосходный могуществом, Власть имеет он наибольшую. Знай, душа! Даритель победы, Земледержавец тебя измыслил. Дабы ты стала тверди подобна, Стихиям великим, что вкруг земли Непрестанно стремятся во время всякое По воле премудрой Бога благого. Душа же людская путем иным Обращаться стала, противясь Богу[1]. Порой помышляя том, что в мире, Земных обитателях, Богом устроенных, Порою в мыслях к себе стремится, Взгляд отводя от Бога извечного, Жизнеподателя. На путь обратилась Вкруг себя вращаться кругом мельничным, Хотя должно к Создателю ей вернуться, Дабы подняться над кругом порочным. Но сама в себе пребывает, Своими путями бездумно следуя. Низко пав, как душе неподобно, Утешенья ищет в земных усладах, Любит их больше уставов вечных. Владетель веков! Душам обитель В небесных чертогах Ты уготовал, Подарки славные смертным жалуешь, Мерою меря заслуги каждого, Что светом сияют в чертогах небесным, Однако ж разнятся в славе заслуженной Подобно как в ночь, когда ясно небо, Огнями могучими звезды пылают, Но свет разят с различною силою. От века Великий! Ты единишь Небесные правды с земным устроем, Душу-сокровище с телом послушным: В союзе да будут – вечное в тленном, А дух – во плоти. Потому душа, Скиталица вечная, к Творцу стремится, В Ком начало берет, родство непреложное. Удел же телу – в земле пребывать, Обители нижней, откуда родилось И в мире росло. И вместе с душою Пребудет столь долго, сколь Богом дозволено, Всекрепким от века, что хитромысло Тело с душою друзьями сделал, Властитель истинный, землю устроил, Наполнил живущими (в песнях то пето) Людьми и зверьем, Спаситель людский. Тогда же семя посеял в землю Трав и дерев на холмах отлогих. Дай же, Предвечный, разуму нашему К Тебе стремиться, Вседержителю славному, Чрез скорби и бедствия к небу выситься, От бренных забот – к Твоему престолу, Владетель народов, Родитель ласковый! Взирали бы мы с подмогой Твоею, Глазами ясными, разумом чистым На лик Твой, источник неиссякаемый Всяких благ, Всепобедный Боже. Сердца очи исполни силой, Дабы мы взор на Тебе держали, Ратеначальник дружин небесных. Низвергни туман, что в пору нынешнюю Спустился, посеяв тьму пред глазами, Темный и тяжкий, стеной непроглядною. Неустанно молим: нам ниспослал бы Свет Твой нам, Жизневластец издревний! Ибо Ты Сам есть свет немеркнущий, Отче Всемудрый, света земного Основа Крепкая, Отец всякой правды И тех, кто верен правде извечной. Конец и Начало в мире сущего, Народовластец, великою милостью Ты позволяешь сынам смертных На Твой лик взирать, Отче ангельский! Держишь Ты все, сил не изнуряя. Ты – живительный Путь, и Ты же укажешь Пути направленье, и Ты же ручьем Силы в пути укрепишь. Вовеки Все в мире живущие Тобою движутся. |
|
Wel la, monna bearn
geond middangeard,
|
Дети рода земноживущего! Всяк, кто духом свободен – да сыщет Дорогу прямую к блаженствам вечным, О коих в песнях речется наших. Тот же, кто валко в сторону клонится, Сердцем любя славословья мирские – Пусть бы искать решился вскорости Воли, от плотских оков свободной, Снискал бы ласку Государя ангелов, Ибо в сем – от сечи упокой победный, Гавань затишная ладье крутогрудой, Укрытье привольное людскому разуму, Берег приютный, спасенье единое Из схватки тяжкой с валами студеными После штормов – пристанище тихое. В сем святилище отдых назначен Изнуренному сердцу, когда утомится От бедствий земных – искусных недругов: Покой подобает в трудах уставшему. Но не ищу я златых сокровищ, Серебра иль камней искусно ограненных; Богатство земное да не слепит Разума взор. Не добавит злато Сердцу покоя, радости пламя В очах не вспыхнет. Ослепит только Очи разума, сердце чуткое, Лишит разуменья мужа доброго. Да и все, что так любо людскому роду На земле срединной в теченье жизни, Ненадежно, хрупко – уходит скоро. Но есть и добро несхожего рода – Краса и Слава, что не истлеют, С людьми пребудут во веки вечные. Не дал Владетель такого наказа, Чтоб души людские погибли. Изволил Их светом исполнить Владыка Судеб, И коль не замутнены сердца очи – Сияние духа увидит живущий, Отблеск радостный света небесного. Сочтет тогда он солнце денное Тьмой непроглядной, если сравнит, Мерой нелживой с могучим сияньем Бога Всевышнего, что для каждого Чистого сердцем дано навеки. |
|
Кто в сердце сокрытом постичь желает Правду святую, мерою должною Познать, что благо, что зло – так, чтобы Страсти земные не преградили Дорогу, с пути не столкнули верного – Пусть в душу свою заглянет пристально, В ней ищет блага, что раньше взыскивал В мире. Отыщет в глубинах сердца Сокровища. Скорби ж пусть да отринет, Какие осилит: нет в них пользы. Да станет властно, владыка сильный, Каждым помыслом сердца править, Даст повеленье разуму гордому: Блага, что ищет в мирских усладах, Радости жизни в себе самом Отыскать лишь сможет. Затем – увидеть Должно все зло, что в сердце сокрыто, От дальних зим в помышленьях таилось. Пусть тайные думы на свет предстанут, Перед очами явно откроются. И их узрев, да станет смертный Сердце испытывать – пусть озарились бы Думы тайные, будто солнце, Смарагд небесный, лучи светоносные На них бросает порою летнею. Так ни грех, не думы злобесные Осилить не смогут в сердце смертного Богоданную праведность, хоть множество зим Похоти плотские, думы бесчестные, Небреженье духовное в людях бесчинствуют, И разум людской искажен прискорбно Проклятием лености о благах духовных, Туманом греха окутано сердце, Во мраке дух людской пребывает. И потому светоносный образ, Дарованный Богом, воссиять бессилен. Но все ж не тронуто и безопасно Истины семя в душе человечьей, Пока не расторгнуто с телом согласие. Семя святое ростки пускает Коль человек о душе печется, Истину ищет, верно наученный. Сможет ли муж ответить верно, Коль спросят его, с подмогой рассудка (Хоть будет вопрос без подвоха коварного, Честно задан), если и в мыслях Знания нет ни большого, ни малого О правде, что в нем природой заложена? Но все ж никто из живущих в мире Не обделен рассудком настолько, Что сыскать ответа в хранилищах разума Не сможет никак он, коль спросят другие. Истинно мудрость, что наш Платон, Поведал однажды, сказитель древний: «Муж неразумный, что не печется о правде вышней, совет мой да примет – Помыслы сердца, очи разума Внутрь себя обратить. Тогда не случится Ему неудачи в пытливых поисках: Воспомнит в душе он образ праведный, Глубоко сокрытый в смущеньях, что разум И душу морочат денно, горькие, В тяжких узах духовной лености, Заботах мирских, что дух человечий Порабощают во всякое время». |
|
Sie ðæt la on eorðan
ælces ðinges
|
Истинно счастлив стал бы смертный В путях земных, возымей он силу Узреть источник небесный, чистый, В котором – начало блага всякого; Смог отогнать бы туман беспросветный, Что дух ослепляет. Но все ж пеленою Стоит он доселе. Бог же сподобил Подмогу людям – сказанья издревние, Дабы помнил ты, что скорее Прямым путем в небеса поднимешься, К месту блаженному, где радость сердцу. |
продолжение следует...